Только никому не говори - Страница 25

- И меня, Анна Павловна, меньше всего интересуют переживания дамы, мятущейся между мужем и любовником. Это слишком высокая тема, чтоб я посмел её коснуться… высокие, святые чувства: и хочется, и колется, и мама не велит…

Анюта вздрогнула, странно взглянула на меня и пробормотала:

- Откуда вы знаете?

- Все это отражено в классике: роковой треугольник, долг и чувство, любовные утехи и семейная скука. И самое страшное: а вдруг узнает муж? — я выбирал детали наиболее пошлые, я вызывал их обоих на возражения: что-то раскроется в споре! — но они молчали. — Вы испугались скандала и все скрыли — понятно, понятней некуда. Повторяю, в дамских переживаниях я копаться не намерен. Но скажите: вы догадываетесь, кого любила и боялась ваша сестра?

Анюта глядела на меня широко раскрытыми пустыми глазами, Дмитрий Алексеевич заговорил с недоумением:

- Но разве не мальчишку? Бросила сцену, загорелась в университет поступать… и потом: зачем бы она мне врала?

- Дмитрий Алексеевич, ну кого может напугать Петя? И девочка была не из пугливых, судя по всему.

- И все же она любила мальчишку, как это ни странно! — упорствовал художник. — Вы бы слышали, как она сказала об этом…

- А, перестань! — оборвала его Анюта. — Она была редчайшая актриса и жила этими своими выдумками…

- Её смерть — не выдумка, Анна Павловна. Вы не знаете, с кем она должна была встретиться в среду, когда её убили?

- Я ничего не понимаю! — закричала Анна.

Впрочем, мы кричали все трое, стоя друг против друга посреди палаты, а приговорённые к койкам свидетели лежали, замерев. Оригинальная очная ставка.

- Ничего не понимаю и знать не хочу ваших намёков! Что вам нужно? Да, я во всем виновата! Да, я её бросила, уехала к любовнику, копалась в своей душонке, тряслась за свою шкуру. Довольны? А я ничего не хочу, вообще ничего!

Анюта бросила на меня прямо-таки ненавистный взгляд (давно уже никто не принимал меня так всерьёз!), схватила матерчатую сумку и крупным, резким шагом вышла из палаты. Признаться, я превратился в «профи» и следил за её походкой: «торопливый бег», «быстрый лёгкий шаг» в светёлке, над погребом… Я опомнился и кинулся к двери, крикнув на ходу:

- Дмитрий Алексеевич, обязательно дождитесь меня!

Она быстро шла под клёнами, я догнал её и схватил за руку.

Засияли голубые глаза, и я вдруг забыл обо всем.

- Анюта, простите ради Бога…

- Неужели вы не понимаете? — сказала она равнодушно, но её всю трясло. — С тех пор как я увидела папу там, в погребе… после маминых похорон — мне абсолютно все равно. Я умерла, понимаете? Меня нет.

- Нет, нет, это не так… так не должно быть, — забормотал я. — У вас есть жизнь, вы прекрасны, и мы раскроем тайну.

- Зачем? Они не вернутся.

- Мы найдём убийцу.

- Зачем он мне? Я их больше не увижу.

- У вас есть отец.

- Он меня не знает. Ему все равно, кто за ним ухаживает.

- Как вы ошибаетесь. Любовь чувствуют не разумом.

- Ань! — раздался сиплый голос: возле нас стояла санитарка Фаина, похожая на старую швабру, и с интересом слушала. — Твой вчера от котлет отказался, я их скушала сама. Чтоб ты знала…

- Пойдёмте! — я опять взял Анюту за руку и увлёк на боковую тропинку.

- Куда вы меня тащите?

- В беседку. Мне хочется с вами поговорить. Можно?

- А вы не будете копаться в дамских переживаниях? — с отвращением спросила Анюта. — Как вы сказали: и хочется, и колется, и мама не велит? Мама как раз знала и не велела.

- Любовь Андреевна! — воскликнул я.

- Да, да, случайно. И всё. Я поиграла во взрослые игры — все кругом играют — и будет. Доигралась. Чтоб больше к этому не возвращаться, скажу: ни муж, ни Митя мне и раньше не были нужны, а теперь подавно. Всё — пустяки и пошлость.

- Какой такой Митя?.. Ах да! Он вас любит.

- Перебьётся.

Я ей не верил: «Только с тобой я себя чувствую настоящей женщиной» — так ведь она сказала ему? — но настаивать боялся.

- Анюта, признайтесь, почему вы мне не доверяете?

- Это вам Дмитрий Алексеевич сказал?

- Да.

Она остановилась на мгновенье, улыбнулась насмешливо и нервно, как там, в палате, и ответила:

- А об этом вам ни в жизнь не догадаться. Ладно, давайте ближе к делу. Хотя я действительно ничего не знаю, и ваши давешние вопросы о Марусе меня просто поразили.

Мы вошли в дворянскую беседку. Глаза слепил июльский плеск воды, камыш шуршал, лёгкие ветви шелестели, и отчаянно надрывалась какая-то птица на кладбище, на том берегу.

— Боюсь, кое-каких переживаний коснуться все-таки придётся. Например, почему вы приехали к Дмитрию Алексеевичу в день исчезновения Маруси днём, а не вечером?

- Я сама не знала, поеду я к нему или нет. Утром на всякий случай сказала Марусе, чтоб она ключ с собой на пляж взяла: вдруг я уеду в Москву. Она ответила: «Поезжай. Я Боре не скажу».

- Она знала, куда вы собираетесь?

- Нет, конечно. Но догадывалась, что не к мужу. Год назад, тоже летом, — родители в санатории были — я два раза к Мите ездила и просила её молчать. Ну, после её слов мне стало так противно, что я решила покончить с этим не вечером, а пораньше, как можно скорее. Покончить — вы мне верите? — она глядела с тревогой, я кивнул, но не верил. — В двенадцать сказала, что уезжаю, а она вдруг взмолилась: «Не оставляй меня одну, я боюсь». Сыграть Маруся умела: я испугалась, решила остаться. Но она засмеялась и говорит: «Я просто хотела проверить, кого ты больше любишь: меня или своего друга. Поезжай, поезжай, ты мне мешаешь». Она меня как будто выпроводила, но дала слово, что перейдёт на пляж. И не сдержала — на пляже её Петя не нашёл.