- Ну вот. Убийца вашего Гоги и в глаза не видел, очных ставок с ним не проводилось. Речь на следствии в основном шла о ночи со среды на четверг, а что вы там делали днём… Могли же вы просто приехать в гости к сёстрам?
- Конечно. Я и Павлу с Любой обещал.
- Тем более. Приехали и кое-что увидели.
- И сразу сбежал? И потом молчал?
- Струсили, — я вздохнул, вспомнив Петю. Дмитрий Алексеевич усмехнулся:
- Струсил, испугался, скрыл, сбежал… Черт знает что такое! И, тем не менее, придётся довести эту роль до конца. Я прикрою вашего тайного свидетеля, я сам им стану — наживкой или приманкой? — на неё мы и поймаем убийцу. Разрабатывайте план ловушки. Не имеющих алиби у нас двое, так? Вертер и Борис…
- Почему только двое?
- Ну, в тот четверг…
- В тот четверг, кроме нас с вами, на даче присутствовали ещё Николай Ильич и Анюта
- Иван Арсеньевич, вы в своём уме? Анюта!
- Хорошо, будем джентльменами. Хотя у неё нет алиби на самое горячее время — с двух до шести.
- Она не стала бы красть портрет, который ей принадлежит, а у меня хранился только временно!
- Кража портрета похожа на демонстрацию.
- Иван Арсеньевич, я вообще отказываюсь впутывать Анюту в это дело! Она своё заплатила и слишком дорогой ценой.
- Ладно, будем беречь Анюту. А вот ваш приятель не смог припомнить, чем занимался в ту роковую неделю…
- Ника бесподобен! И куда он лезет…
- Однако факты, Дмитрий Алексеевич, факты. Второго февраля он видел Марусю в роли Наташи Ростовой, она заинтересовала его до такой степени, что он загорелся вдруг отшлифовать этот алмаз и даже ездил на ваши сеансы. В ту же весну он развёлся с женой. У него есть автомобиль. Цветущий мужчина вдруг перенапрягся и чуть не заработал инфаркт, причём именно в тот понедельник, когда вы обнаружили Павла Матвеевича в погребе. И, едва придя в себя, он тут же звонит вам и узнает последние новости о Черкасских. Он сумел остаться в стороне. Но вот спустя три года вы вновь ворошите старое — и Ника тут как тут. В эту пятницу, когда пропала картина, вы с ним поднимались в мастерскую?
- Поднимались, но…
- Он имел возможность её вынести?
- Ну, вообще-то я отлучался за сигаретами.
- А после этого «Любовь вечерняя» оставалась на месте?
- Я не обратил внимания. Мы сразу ушли. Но такой риск, при мне…
- А, в случае чего отделался бы шуткой — он человек находчивый. У него была с собой чёрная сумка?
- Да… была.
- Скажите, он имел обыкновение дарить своим жёнам драгоценности?
- Да, вроде бы… Да, дарил… Юлии серьги подарил. Но все это ерунда, вы подтасовываете. Все эти факты вы узнали от него самого, он ничего не скрывает!
- Ваш приятель, повторяю, находчив и неглуп и знает, как опасно скрывать то, что легко проверить. Развод с женой, история болезни, машина, сеансы…
- Иван Арсеньевич, да вы что — серьёзно?
- Пока несерьёзно, но смотрите: как бы в нашу ловушку не попался ваш друг!
- Если так, — художник нахмурился, — туда ему и дорога. Но я не верю. Он великий жизнелюб, такие до крайности не доходят. И вообще, о чем мы спорим, когда у нас есть мальчик, который околачивается на даче во время убийства?
- Такие, как Вертер, тем более до крайностей не доходят.
- Согласен. А Ленинград? А испуг? Что- то тут не то. Или он и есть ваш тайный свидетель?
- Вы думаете, что у Пети хватило бы духу рассматривать в подробностях браслет на руке убитой? Или от него я узнал о ваших отношениях с Люлю?
- Да, сдаюсь. Он не свидетель. А вдруг он все-таки убийца?
- Дмитрий Алексеевич, я уже тут провёл один маленький эксперимент, у меня тоже кое- что пропало. Так вот, эксперимент этот исключил Петю из числа подозреваемых… а также вас.
- Благодарю. Итак, последний — Борис?
- Да, последний… Ваш Ника подозрителен мне тем, что у него есть машина, а Борис, напротив, — тем, что у него её нет.
- Что вы этим хотите сказать?
- На машине легко вывезти труп, который пока не найден даже учёной собакой.
- Так вот почему вы интересовались ключами от моей машины!
- Да. А что касается математика, то он истратил свои, так сказать, машинные сбережения не по назначению. И не признается на что.
- То есть, вы полагаете — на браслет?
- Он любит деньги, золото и понимает толк в драгоценностях. Впрочем, тут много ещё неясного. Как, по-вашему, он способен на убийство?
- А, я не знаток… не знаю. Как будто железный человек, жёсткость, сила, упорство, но… чрезмерное самолюбие частенько прикрывает бесхарактерность, всевозможные комплексы… Я несколько раз ему звонил после случившегося, но он не пожелал со мной встречаться. Я хотел узнать, о чем же они все- таки разговаривали с Павлом тогда в прихожей.
- Это до сих пор вопрос довольно тёмный.
- После разговора Павел вернулся сам не свой. Он и так-то держался из последних сил, а тут сдал совсем.
- Что значит «сдал совсем»? Вы увидели перед собой сумасшедшего?
- Иван Арсеньевич, я не врач.
- Но вы художник — замечаете и помните каждую деталь. Что именно свидетельствовало о его безумии?
- Понимаете, образ Павла потом… в погребе… как бы заслонил все, наложился на мои впечатления. Я попробую… Вот он появился в дверях, прошёл по комнате, движения быстрые, энергичные, его движения. Секунд пять постоял у стола и сел на своё место. Все бы ничего, но вот лицо… — Дмитрий Алексеевич закурил, присел на полуразрушенную кладбищенскую ограду; я пристроился сбоку. — Я вспоминаю лицо… очень бледное, глаза ускользающие, словно ничего не видят… Вдруг говорит: «Пойду пройдусь». Я предложил: «Я с тобой», и начал подниматься, и тут меня остановил его взгляд: в глазах стоял ужас… — Дмитрий Алексеевич задумался. — Знаете, вы, наверное, правы… это был, если можно так выразиться, осмысленный ужас… И все же, если он тогда с ума ещё и не сошёл, то несомненно к этому шёл. Но ответил категорично и резко: «Если ты пойдёшь за мной, между нами все кончено. Вы оба должны меня дождаться». Нет, это был ещё Павел, вот в погребе был уже другой.