- Да ведь звонила она все-таки отцу.
- А почему он так спешно вылетел, не дождавшись каких-то определённых известий?
- Очевидно, почувствовал что-то серьёзное. Просто панике он бы не поддался.
Анюта рассчитывала, что Павел Матвеевич сумеет приехать один. Но он не сумел. Он сказал жене, что у них несчастный случай в клинике, с его пациентом, нужна срочная операция. Вообще это в его духе, он был настоящий врач. Однако она не поверила.
- Откуда вы все это знаете?
- Павел Матвеевич говорил, когда мы ездили заказывать гроб. Любовь Андреевна была проницательна и слишком любила своих близких. И близкие отплатили ей за любовь полной мерой. Вот вам неразумный критерий.
- Вы полагаете, она жила и умерла бессмысленно?
- Так получается.
- Не верю. Ладно, она поехала с мужем…
- Да, она настояла. Он боялся её брать, боялся оставить. Уже в самолёте пытался подготовить: сестры вроде поссорились, Маруся вроде сбежала в Москву… А тут участковый сразу с трупом… Она, понимаете, не была к этому готова.
- А кто-нибудь был к этому готов?
- Вы меня не ловите-не поймаете. Они вернулись с опознания, Анюта их ждала, места себе не находила. Но когда она подбежала к ним, Любовь Андреевна вдруг крикнула: «Как ты могла!» — и потеряла сознание.
Любопытно! Уже с начала нашего разговора я чувствовал, как Борис упорно стремится нацелить моё внимание на художника и Анюту. Против Дмитрия Алексеевича он, видно, фактов не имел, ограничиваясь намёками: «свободный любвеобильный эстет, поклонник красоты… свободен в течение суток…» Против Анюты — имел. И факты любопытные: слишком нервный сон и последние слова матери. Восстановить справедливость он старался или хотел отвлечь моё внимание от себя?
- «Как ты могла»? Мне об этом никто не говорил.
- Мало ли что вам ещё не говорили!
- Как вы её слова объясните?
- Это очевидно. Она знала, что сестры поссорились, и обвинила старшую.
- Но на самом деле они не ссорились, так ведь?
- Мне неизвестно, что в ту ночь произошло.
- Борис Николаевич, об этих обстоятельствах… ну, о сне Анюты и о словах её матери вы говорили следователю?
- Воздержался. Мы втроём с женой и Другом дома выступали единым фронтом.
- Почему же сейчас сказали мне?
- Догадайтесь.
- Попробую. Ведь вы не случайно проболтались?
- Нет.
- Вы считаете свою бывшую жену причастной к исчезновению Маруси?
- Не догадались.
- Ладно, на досуге подумаю. А о чем ещё вы говорили с Павлом Матвеевичем, когда ездили заказывать гроб?
- Ему было не до разговоров.
- Какие-нибудь странности вы в нем заметили?
- Наверное, горе всегда производит странное впечатление. Но каких-то патологических отклонений я не заметил.
- Что вы сказали Павлу Матвеевичу, когда уходили с поминок?
- Что у меня болит голова, и я уезжаю к себе.
- И все?
- И все.
- Что он вам ответил?
- Что-то вроде того, что они без меня обойдутся. Он обиделся.
- Обиделся? С чего бы это? Ведь он всего лишь потерял жену и дочь, а вы в подходящий момент всего лишь бросили его.
- Давайте без фраз. У меня болела голова, а с ними оставался самый близкий друг.
- Поражает вот что. В свете «смертельных» событий ваш уход выглядит малозначительным эпизодом. Однако именно этот эпизод вывел Павла Матвеевича из нормального состояния, может быть, привёл к безумию. Так что же вы сказали ему?
- Я вам все сказал.
- Ну что ж… А тогда в прихожей что-то необычное, болезненное в нем чувствовалось?
- Нет.
- Вы развелись с женой из-за другой женщины?
- А это уж мои собственные радости, позвольте мне их самому расхлёбывать.
- Вы и следователю так ответили? А может, и это скрыли?
- Мы развелись, когда следствие, наверное, уже закончилось. Во всяком случае, никто по этому поводу меня не вызывал.
- Но следователь расспрашивал о ваших отношениях с женой?
- Интересовался.
- И вы, так сказать, ввели в заблуждение?
- Не люблю вмешивать посторонних, тем более официальных лиц в мои дела, которые абсолютно не имеют отношения к исчезновению Маруси.
- А мне так показалось, что в некоторых пунктах вы весьма откровенны. Но не во всех. Скажите, как вы относились к Марусе? Или это тоже запретная тема?
- К Марусе? — он помолчал. — Обыкновенно… нормально.
- Это не ответ.
- Ну подумайте: что между нами могло быть общего?
- Я подумаю. И все же: какой вы её помните? Вы её помните?
- Помню. Эта девочка играла с огнём.
- То есть?
- Просто ощущение — блеска и риска. Вот и доигралась.
- Она ведь, в сущности, была ребёнком.
- Не скажите. Ребёнком она не была. И вообще не стоит никого идеализировать, даже умерших. Либо их забыть, если можно, либо помнить живыми, а не покрывать патокой.
- Ваши воспоминания живые?
- Да.
- Вы сказали о ней слишком много и слишком мало. Точнее, вы намекнули на многое. Объяснитесь.
- Я же говорю: просто ощущение. Фактами не располагаю.
- Вы ходили на её спектакли?
- Повторяю, то же впечатление: блеск… риск.
- Как вы думаете, она любила Петю?
- Петю? — он усмехнулся. — Ах, Петю! Не знаю.
- А из-за чего они поссорились на речке, знаете?
- Я об этой ссоре только от следователя узнал. Я на речку не ходил.
- Почему?
- У меня болела голова.
- Слабая у вас голова. Мигрени мучают?
Математик встал.
- Ладно, бывайте! А я пошёл делом заниматься.
- Думаю, мы с вами встретимся — и скоро.
_ — В зале суда? — Здесь.
— Ну нет, поиграли — и будет. Больше вы меня сюда не заманите.